Птолемей I. Царь Египта
 
В мирном договоре 311 г., заключенном между Антигоном, с одной стороны, и его противниками Кассандром и Лисимахом — с другой, первоначально не упоминались ни Птолемей, ни Селевк, однако позднее Птолемей присоединился к этому договору. Последовавшие затем годы Птолемей использовал, чтобы создать для себя опорные пункты на южном и западном побережьях Малой Азии, равно как и в Греции. При этом птолемеевский флот вел операции, базируясь на острове Кос. Здесь в 308 г. у Птолемея родился сын — впоследствии Птолемей II, прозванный потомками Филадельфом. Между тем Птолемей предпринял попытку установить связь с Клеопатрой, сестрой Александра Великого, находившейся тогда в Сардах, однако Антигон сорвал планы Птолемея, распорядившись, не мешкая, убить Клеопатру. Брачные узы между Птолемеем и Клеопатрой, вне всякого сомнения, содействовали бы значительному росту престижа Лагида, так как он таким путем был бы принят в семью Александра. Образ покойного царя все еще не утратил тогда своей магической силы. Правда, Клеопатре в то время было уже около 47 лет (она родилась примерно в 355 г.), но это не имело значения — имя великого брата придавало ценность ее личности.
Когда Птолемей в 308 г. снова покинул Грецию, он добился не слишком многого. Но он всё же смог закрепить за собой, заняв гарнизонами, города Коринф, Сикион и Мегары. Они были поставлены под начало стратега Леонида. Впрочем, эти города были единственными владениями, которые Птолемей приобрел тогда в Греции, но и они находились под его властью лишь непродолжительное время, во всяком случае не позднее 302 г., когда Антигон и Деметрий, основав Панэллинский союз в Коринфе, создали в Греции новую систему отношений. Однако эта перемена, как известно, была весьма кратковременной.

Спрашивается, преследовала ли внешняя политика Птолемея в Греции какие-либо далеко идущие планы, или же он, как и другие диадохи, просто хотел заставить считаться с собою? Греческие владения можно было удержать из Египта лишь с большим трудом, и потому спустя немного лет от них пришлось отказаться. В любом случае греческая политика Лагида осталась всего лишь эпизодом. Она, впрочем, показывает, что Птолемей без церемоний отказывался от начатых предприятий, если сознавал, что они в целом неосуществимы. Для господства над большей частью Греции его сил всё равно не хватало, поскольку они были необходимы в других местах.

Важным переломным моментом в жизни и политике Птолемея I стало морское сражение при Саламине на Кипре в 306 г., в котором он потерпел страшное поражение от сына Антигона Деметрия Полиоркета. Лишь с жалкими остатками своего флота Птолемей сумел уйти из-под Саламина в Китий; от Кипра он вынужден был теперь отказаться. Морская мощь Птолемея I была на долгие годы сильно подорвана, и господство на море перешло к Деметрию. Антигон и Деметрий использовали эту победу, чтобы обосновать принятие ими царских титулов. Птолемей, хотя и побежденный, последовал примеру обоих правителей, стремясь, вне всяких сомнений, показать, что во всем равен им. Он провозгласил себя царем, вероятно, в 305 г. Непосредственным поводом к этому, послужила, по-видимому, победа над Антигоном у восточной границы Египта. Когда в 304 г. островной город Родос был осажден Деметрием и с моря, и с суши, Птолемей своей помощью сильно содействовал стойкой обороне родосцев. Граждане Родоса не забыли этой услуги: они воздали Птолемею I божественные почести.
Когда в 302 г. была создана новая большая коалиция против Антигона, Птолемей, как и следовало ожидать, снова оказался в противном ему лагере.
Здесь теперь собрались почти все влиятельные диадохи: Кассандр, Лисимах, Селевк и Птолемей. Военная удача изменила Антигону. В битве при Ипсе (301 г.), недалеко от Синнады, в Малой Азии, он потерпел сокрушительное поражение. Птолемей к тому времени снова завладел Сирией, но затем на время должен был ее оставить, поскольку в его тылу, в Киренаике, вспыхнуло восстание. В битве при Ипсе он не принимал участия, но от Южной Сирии отказываться не желал и снова сумел подчинить ее своей власти. Эта ситуация породила в последующее время не менее шести сирийских войн, в которых противостояли друг другу Птолемей и Селевкиды.

Птолемеям вплоть до 200 г. до н.э. удавалось удерживать в своих руках Келесирию и финикийское побережье. В прибрежной зоне граница проходила между Каламом и Триполем, так что город Арад находился за пределами владений Птолемея. В отдалении от моря граница, впрочем, резко поворачивала к югу; она проходила примерно в направлении с севера на юг между горами Ливана и Антиливана, причем Дамаск остался за Селевкидами. В любом случае, однако, обладание Южной Сирией (Келесирией) означало для Птолемея важное расширение его державы. Эта область служила как бы предпольем (гласисом) при защите Египта, в случае нужды ее легко можно было очистить. Южная Сирия представляла большую ценность и в экономическом отношении, прежде всего из-за ливанского кедра, поскольку сам Египет — страна, чрезвычайно бедная лесом.
Этому успеху на Востоке соответствовало важное приобретение на западной границе Египта: пасынок Птолемея I Магас занял в 298 г. Киренаику, которая на протяжении четырех лет сохраняла независимость от Птолемея. Магас получил в Кирене пост наместника и во всех отношениях зависел от своего отчима.
Большое значение имело также то, что с 287/286 г. Птолемей I выступал в качестве протектора Союза островитян. Союз этот был объединением многочисленных Кикладских островов, которые до тех пор находились под властью Деметрия Полиоркета. Еще раньше, в 294 г., Лагид сумел отвоевать остров Кипр. Конечный результат выразился в создании в восточной части Средиземноморского бассейна морской державы, главными опорными пунктами которой были большие приморские города Финикии, Кипр и многочисленные Кикладские острова. Царь Сидона Филокл был ревностным приверженцем обоих первых Птолемеев.

Во внутренней политике правление Птолемея I означало новый этап. Это верно в отношении не только местного населения Египта, но и других народов, населявших Птолемеевскую державу. Вообще вполне вероятно, что Птолемей развил далее некоторые принципы политики Александра Великого. Особая задача заключалась для него в том, чтобы установить некоторый modus vivendi между греко-македонским правящим слоем и коренными жителями. Было бы большим заблуждением считать, что египтяне являлись просто объектом беспощадной эксплуатации. Птолемей хорошо знал, что они значат для него: они были неоценимой рабочей силой. Поступление податей в Египте зависело в конечном счете от доходов сельского хозяйства, которое давало средства к существованию большей части коренного населения.
Птолемей был неутомим в том, что касалось развития и демонстрации главных черт эллинистического идеала царской власти: царь был благодетелем, спасителем и защитником своих подданных. При этом, в принципе, не делалось никакого различия между греками и негреками. В основном это представление восходит к чисто греческим идеям. Однако мир фараонов не мог не коснуться Птолемея I. Поэтому в изображениях царя на древних памятниках тесно переплетаются греческие и древнеегипетские черты, причем последние проступают при его преемниках тем явственнее, чем больше времени продолжалось правление династии Птолемеев.

С местными крупными землевладельцами Птолемей поладил, но решающего влияния на управление страной они не имели. В этом отношении он заметно отличался от своего кумира — Александра, который привлекал персидскую аристократию к делам управления. В том, что Птолемей перенес резиденцию правительства из Мемфиса в Александрию, определяющую роль сыграли внешние причины: Александрия имела ни с чем не сравнимое местоположение для осуществления связей с Сирией и бассейном Эгейского моря и была одной из лучших морских гаваней древнего мира, уступая, пожалуй, только Карфагену. Основав в Верхнем Египте город Птолемаиду, Птолемей создал особый центр, принявший на себя функции главного города провинции. В отличие от Селевкидов египетский правитель придерживался мудрого ограничения при основании новых городов: он не был заинтересован в том, чтобы создавать автономные или хотя бы полуавтономные городские центры, поскольку это способствовало бы возникновению новых проблем в управлении страной.
Когда после битвы при Газе (312 г.) Птолемей поселил на равнинных землях Египта 8 тыс. военнопленных, это было связано с определенной милитаризацией страны. Эти пленные были зачислены в войско Птолемея и служили ему весьма надежной поддержкой среди огромной массы египтян, более чем в десять раз превосходивших числом греков и македонян. Египет был страной, где власть принадлежала меньшинству чужеземцев, а коренные египтяне были исполнителями повинностей в пользу иноземной династии, — состояние, к которому они, правда, издавна привыкли. Опорою власти Птолемея I были войско и налоги. С их помощью он мог осуществлять весьма удачную внешнюю политику, которая вполне отвечала интересам страны и династии. К советникам Птолемея I принадлежал прежде всего Деметрий Фалерский, подавший идею основания в Александрии Музея, а также египетский жрец Манефон из Себеннита. Ему мы обязаны историей фараонов, написанной на греческом языке. К сожалению, она дошла до нас лишь в немногих фрагментах.
Основание Музея в Александрии имело огромное значение. Благодаря созданию этого очага научной и исследовательской деятельности, Александрия стала центром эллинистической науки, образцом для других подобных учреждений. Первые годы своего правления Птолемей, разумеется, должен был употребить на строительство и расширение новой столицы. Архитектор Сострат Книдский соорудил маяк на острове Фаросе, который позднее причислили к семи чудесам света. План города был создан Динокритом Родосским. Александрия имела форму хламиды, т.е. параллелограмма, обрезанного по всем четырем углам. От зданий почти ничего не сохранилось, поскольку город многократно перестраивался.
Деметрия Фалерского занесла в Египет из Афин судьба, полная превратностей. В качестве наместника македонского правителя Кассандра он за десятилетие — с 317 до 307 г.— еще раз превратил Афины в цветущий город, однако затем, когда тот оказался под властью Антигона и Деметрия Полиоркета, должен был покинуть их. В Египет он прибыл, по-видимому, только после смерти Кассандра (вероятно, в 298 г.). К Деметрию Фалерскому и восходит идея создания ученой академии в Александрии. По греческой традиции она называлась Музеем. Это означало, что труд ученых находился под покровительством муз. Уже пифагорейцы воздвигали алтари музам, но истинным образцом послужила школа перипатетиков под руководством Аристотеля и Феофраста в Афинах, из которой и вышел и сам Деметрий Фалерский.

Вряд ли было случайностью, что среди первых ученых в Александрии находились два врача — Эрасистрат и Герофил, первый из которых был учеником Феофраста. С этими двумя именами связано блестящее начало медицинской науки в Александрии. Рассказывали, что Герофил занимался даже вивисекциями, производимыми на преступниках, которые специально для этой цели предоставлялись в его распоряжение. Знаменит также математик Эвклид, который якобы сказал старшему Птолемею: «Для царя не может быть особого пути к математическому знанию». Это, правда, весьма сомнительно, но тем не менее анекдот точно характеризует как смелую откровенность Эвклида, так и любознательность царя, качества, несомненно, исторически вполне достоверные. Филолог Филит, назначенный воспитателем наследника престола, впоследствии Птолемея II, был уроженцем острова Коса. Он в одном лице объединял ученого и поэта. К его ученикам принадлежал Зенодот, вошедший в историю филологии как строгий критик Гомера. Современники, правда, отпускали язвительные шутки на счет этих «откормленных в Музее бумагомарателей», но это не помешало позднейшим Птолемеям всё более расширять и оснащать инвентарем это научное учреждение, с которым была объединена большая библиотека.
Александрийский Музей стоит у колыбели всех ученых академий, ему подражали в Риме и Византии, и даже средневековые университеты связаны преемственной нитью с этим, выражаясь современным языком, исследовательским центром. Велико было значение огромной библиотеки: она содержала несколько сотен тысяч папирусных свитков, которые находились в распоряжении ученых для их занятий. Только благодаря многочисленным рукописям александрийской филологии удалось, например, углубиться в проблему текста гомеровских поэм и, взяв за основу лучшие манускрипты, установить текст, который был принят всеми последующими поколениями.
Птолемей, несомненно, находил удовольствие в развитии этих занятий, так как сам проявлял большой интерес к литературному труду, если не к поэзии, то во всяком случае к историографии. В нем жило воспоминание о великом царе Александре, сподвижником которого он был в Азиатском походе. После того как Птолемей распорядился перевезти тело Александра в Египет, он принял твердое решение поведать о делах царя последующим поколениям в специальном историческом труде и с этой целью делал для себя записи. Очевидно, ему были доступны также «Эфемериды» Александра. Но лишь в пожилом возрасте Птолемею удалось приступить к осуществлению своего замысла. Сомнительно, однако, чтобы это случилось лишь в самые последние годы его жизни, как утверждается в ряде новейших исследований, ибо следует считаться с тем, что после битвы при Ипсе (301 г.), когда царю было за шестьдесят, он, видимо, уже располагал необходимым досугом для этого. Потомкам сложно оценить этот труд по достоинству, так как, за исключением очень немногих сохранившихся под именем Птолемея фрагментов, это произведение приходится воссоздавать по «Анабасису Александра» Арриана, причем взгляды современных исследователей на эту проблему существенно расходятся. В то время как Эрнст Корнеманн, например, отводит заимствованиям из Птолемея в труде Арриана весьма большое место, другие, подобно Г.Штрасбургеру, убеждены в противоположном. И тот, и другой взгляд имеют свои преимущества, однако вторая гипотеза, кажется, ближе к истине.
Соразмерную с достоинством Александра оценку его деяний и его личности — вот что хотел дать Птолемей. При этом, естественно, автор не отодвигал себя на задний план. Конечно, надо критически взвешивать сообщения Птолемея, как это, скажем, сделано в книге Якоба Зейберта, однако в целом остается верным общепринятое мнение о том, что изложение Птолемея вполне может служить основой для воссоздания образа Александра. Насколько автору удалось воздать должное феноменальным качествам юного царя-победителя — это уже другой вопрос. Возможно, на него не смогут ответить даже в будущем, поскольку для этого отсутствуют необходимые предпосылки. Нельзя не учитывать далее, что труду Птолемея, когда тот приступил к его написанию, предшествовало романтическое изображение Александра, связанное с именем Клитарха из Александрии.

Легенда об Александре начала складываться уже при жизни царя, а после его смерти и вовсе разрослась невероятно. Труд царя Птолемея следует рассматривать как реакцию на эти романтические истории об Александре. Это не означает, что Птолемей полностью исключил из своего сочинения романтические элементы. Подтверждением обратному могут служить рассказы о походе Александра в оазис Сива, во время которого ему — именно по свидетельству Птолемея — будто бы служили проводниками две змеи. И всё же, в общем и целом, в труде Птолемея господствовала объективность, можно даже сказать — трезвость, какая была к лицу именно сочинителю-солдату. О демонической сущности Александра в этом труде не говорилось ни слова. Равным образом и проблема народонаселения и, в частности, принципиально важный вопрос, как мыслил себе Александр отношения с различными этническими компонентами своей империи, в особенности с персами, — всё это, если только здесь вообще позволено иметь суждение ввиду фрагментарного состояния традиции, было оставлено Птолемеем в стороне. И всё же, как хотелось бы узнать мнение Птолемея по этому поводу! Ведь он стоял в Египте перед лицом совершенно схожей проблемы национальных отношений.
Однако эти вопросы были еще весьма злободневными ко времени написания труда об Александре — нельзя было ожидать от правителя, чтобы он в литературном труде принципиально высказался по этому поводу. Впрочем, никто не упрекнет Птолемея в нежелании в этой работе увенчать славой других диадохов, своих конкурентов и противников. Наоборот, неудивительно, что своего соперника Пердикку он посмертно укоряет в том, что тот слишком мало беспокоился о дисциплине своих солдат, а заклятый враг Птолемея — Антигон Одноглазый, насколько мы можем судить, и вовсе был обойден молчанием в птолемеевской истории Александра. Можно счесть это поведение царя мелочным, но и царь — всего лишь человек, его симпатии и антипатии, естественно, отразились и в его историческом труде. Кстати, этому можно найти много параллелей и в древности, и в новое время, так что в поведении Птолемея нет ничего странного.
Арриан, грек из Никомедии, живший четыре столетия после Птолемея (приблизительно 95—175 гг. н.э.), очевидно, хорошо понимал, почему он взял труд Птолемея за основу для своей собственной книги об Александре. В своем сочинении Птолемей выступает как полководец и политик, опыт, приобретенный за долгую жизнь, научил его тому, как выявить существенное в биографии Александра и оставить в стороне всё незначительное.

Птолемей I был женат трижды, первый раз — на Артакаме, дочери Артабаза, с которой он вступил в брак во время массовой свадьбы в Сузах. Его второй женой была Эвридика, дочь Антипатра, которому несколько диадохов приходились зятьями, ибо он мог похвалиться солидным числом дочерей. От второго брака Птолемея происходил Птолемей Керавн («Перун»), вошедший в историю диадохов как страшный злодей, потому что после битвы при Курупедионе (281 г.) убил своего друга и покровителя Селевка I.
Сыном второй жены Птолемея был также Мелеагр. Кроме того, было еще два сына и несколько дочерей: Лисандра, Птолемаида и Феоксена. Им всем суждено было сыграть видную роль в брачных связях диадохов. Так, Лисандра первым браком была замужем за Александром, сыном македонского правителя Кассандра, вторым браком — за Агафоклом, сыном Лисимаха Фракийского. Оба властителя — Кассандр и Лисимах — были убежденными партикуляристами, и это, несомненно, следует принять во внимание при оценке брачных связей их сыновей с дочерьми Птолемея. Вторая дочь, Птолемаида, вышла замуж за Деметрия Полиоркета, а третья, по имени Феоксена, — за сиракузского тирана Агафокла. Заключение последних двух браков было обусловлено стремлением Птолемея I к господству на море.
Но в конечном счете брак Птолемея с Эвридикой оказался расторгнутым, поскольку Лагид исключил из престолонаследия своего старшего сына Птолемея Керавна и назначил преемником сына Береники — Птолемея, прозванного позднее Филадельфом. К тому времени Птолемей уже давно был близок с македонянкой Береникой, и от этой связи у него было четверо детей: родившийся в 308 г. на Косе Птолемей (позднее унаследовавший трон), затем Лисимах, бывший много моложе своего брата, и две дочери — Арсиноя (позднее вышедшая замуж за фракийского царя Лисимаха) и Филотера. Тем не менее Беренике пришлось ждать довольно долго, пока она наконец стала законной супругой Птолемея (вероятно, лишь к 290 г. до н.э., когда Птолемею давно уже было за шестьдесят). Кстати, Береника совершенно подчинила своему влиянию престарелого супруга. Она была повинна в том, что Птолемей Керавн был отстранен от престолонаследия и на его место поставлен ее собственный сын, Птолемей. Помимо этого у Птолемея I было еще трое детей, которых ему родила Таис. В отношении престолонаследия они, естественно, в расчет не шли.

Семейная жизнь Птолемея I укладывается в обычные рамки частного быта диадохов, придерживавшихся, как правило, моногамии. Разумеется, из-за большого числа детей от разных браков возникали трудности, распространявшиеся и на область политики, но в общем Птолемей вполне справлялся с ними. Последствия отстранения Птолемея Керавна от престолонаследия должен был испытать на себе Селевк I.
Так или иначе, в сыне Береники, позднейшем Филадельфе, Птолемей I нашел достойного преемника.
Птолемей умер в конце 283 г. (возможно, лишь в начале следующего года). За два года до этого он назначил своего сына Птолемея соправителем, и таким образом смена правления в империи Лагидов могла совершиться без всяких трудностей.
Потомство не откажет Птолемею I в признании его заслуг в качестве правителя Египта. Он осознал, что эта страна способна составить надежную основу его господству, если он возьмет под свой контроль земли к востоку и западу от Египта и укрепит общее державное положение страны созданием в Восточном Средиземноморье морской империи. Это удалось Птолемею I во всех отношениях. Не следует, однако, упускать из виду, что время работало на него. Центробежные тенденции времени диадохов, вполне осознанно подхваченные Птолемеем, определенно брали верх над идеей единства империи, которую отстаивали в первую очередь Пердикка и Антигон Одноглазый. После смерти Александра было лишь вопросом времени, когда созданная им великая всемирная империя распадется на ряд отдельных держав. Птолемей мог не спешить, но битва при Ипсе (301 г.) окончательно доказала его правоту, хотя он сам и не принадлежал в данном случае к числу непосредственных участников борьбы. Его особой заботой было осуществление с помощью своих дочерей умной и дальновидной брачной политики, и если присмотреться к внушительному числу его зятьев, то надо будет отдать должное Лагиду — его брачная политика была успешной. В ней, как и в других политических областях, проявляется мудрая расчетливость Птолемея I.

Великими, наконец, были его свершения в качестве правителя основанной им Птолемеевской державы. Окруженный чужим, безразличным ко всему населением, язык которого он не понимал, царь с помощью своих солдат, чиновников и инженеров добился больших успехов, в частности, и в развитии науки, для которой он, создав Музей, подготовил внушительную учебную и исследовательскую базу. В то время как персам в течение их почти двухсотлетнего господства так и не удалось связать накрепко Египет с остальной империей, Птолемей вступил на другой путь, который в конце концов привел к успеху: он призвал египтян к сотрудничеству — в первую очередь их влиятельное жречество, а также огромные массы феллахов, чувствовавших себя не так уж плохо под его патриархальным управлением.
Так как Нильская долина во времена Птолемея I оставалась не затронутой войнами, сорок лет его правления знаменовали собой период бурного расцвета. Как бы ни было неоспоримо превосходство военной силы, Птолемей всегда был убежден в том, что народом нельзя управлять, применяя лишь насилие. Разумеется, между коренными египтянами и пришедшими в страну македонянами и греками существовала своего рода стена. В этом отношении политика Птолемея I была шагом назад по сравнению с Александром, которого он так высоко почитал, учредив в его честь различные культы, в особенности в Александрии. Однако проводившаяся Лагидом политика отвечала необходимости, она была навязана ему внешними обстоятельствами.
Войско и управление, а также финансы являются во все времена становым хребтом любого цивилизованного государства, но здесь была еще нужда в надежном правящем слое, какой могли составить только македоняне и эллины.

Птолемей это сознавал и действовал, придерживаясь этого принципа. Когда он почти в восьмидесятилетнем возрасте ушел из жизни, Египет вместе с сопредельными областями — Киренаикой, Кипром и Келесирией — бесспорно был наиболее хорошо управляемым государством среди тех монархий, которые возникли из мировой империи Александра. Курс его валюты был высок, с многочисленными правителями и городскими общинами им были установлены прочные узы дружбы, существенные экономические и административные проблемы были Птолемеем I либо уже разрешены, либо же, по меньшей мере, подведены к решению. Наконец, от деятельности александрийской ученой академии можно было ожидать новых научных достижений. Обязанности, возложенные на него властью, были исполнены Лагидом добросовестно. Кроме того, он основал династию, названную по его имени династией Птолемеев, которая правила Египтом по 30 г. до н.э. Среди позднейших царей из дома Птолемеев были правители (и правительницы) более или менее значительные, но для всех них основатель династии оставался образцом, преклонение перед которым было возведено в культ, а память чтилась во все времена.

 
 
 
Источники:
 
1. Бенгстон Г. Птолемей I Сотер, царь Египта; газета "История", №№ 1, 2/2002 (his.1september.ru)